Неточные совпадения
Когда я был еще ребенком, одна
старуха гадала про меня моей матери; она предсказала мне
смерть от злой жены; это меня тогда глубоко поразило; в душе моей родилось непреодолимое отвращение к женитьбе…
— Замок, конечно, сорван, а — кто виноват? Кроме пастуха да каких-нибудь старичков,
старух, которые на печках
смерти ждут, — весь мир виноват, от мала до велика. Всю деревню, с детями, с бабами, ведь не загоните в тюрьму, господин? Вот в этом и фокус: бунтовать — бунтовали, а виноватых — нету! Ну, теперь идемте…
Возвращаясь мимо церкви и кладбища, мы встретили какое-то уродливое существо, тащившееся почти на четвереньках; оно мне показывало что-то; я подошел — это была горбатая и разбитая параличом полуюродивая
старуха, жившая подаянием и работавшая в огороде прежнего священника; ей было тогда уже лет около семидесяти, и ее-то именно
смерть и обошла.
Маленьких детей поместить с умирающими стариками и
старухами, и заставить их дышать воздухом
смерти, и поручить ищущим покоя старикам — уход за детьми даром…
Чуть не каждый год мы читаем в газетах, что в том или другом месте умер старик или
старуха ста, ста десяти лет, а лет восемь или десять назад сибирские газеты сообщали о
смерти поселенца 136 лет…
— Тьфу! Тоже и скажет, — ворчала
старуха. — Прежде
смерти не умрем… И какие такие мои деньги?..
Желтая, как скитский воск,
старуха лежала на лавке и с умилительным терпением ждала
смерти.
Сергеем старики только и слышали, как Тит рассказывал о
смерти своей
старухи, а о.
Старуха потребовала, чтобы Мосей выехал с своего куреня и дожидался ее
смерти.
Старуха сильно перемогалась и по-раскольничьи готовилась к
смерти.
Узнав о
смерти моего дедушки, которого она называла вторым отцом и благодетелем, Прасковья Ивановна писала к моему отцу, что «нечего ему жить по пустякам в Уфе, служить в каком-то суде из трехсот рублей жалованья, что гораздо будет выгоднее заняться своим собственным хозяйством, да и ей,
старухе, помогать по ее хозяйству.
Лет за пятнадцать до
смерти принял родитель иночество от некоего старца Агафангела, приходившего к нам из стародубских монастырей. С этих пор он ничем уж не занимался и весь посвятил себя богу, а домом и всем хозяйством заправляла
старуха мать, которую он и называл «посестрией». Помню я множество странников, посещавших наш дом: и невесть откуда приходили они! и из Стародуба, и с Иргиза, и с Керженца, даже до Афона доходили иные; и всех-то отец принимал, всех чествовал и отпускал с милостыней.
— Чтой-то уж и смерть-то словно забыла меня, касатка! — продолжает
старуха, — ровно уж и скончания житию-то не будет… а тоже хлеб ведь ем, на печи чужое место залеживаю… знобка я уж ноне стала!
Сусанна затрепетала: ей помстилось, что Андреюшка этим пророчит
смерть ей, или, — что еще хуже, —
смерть старухи-адмиральши, но сия своим чутким материнским сердцем догадалась.
Ее начал серьезно лечить Сверстов, объявивши Егору Егорычу и Сусанне, что
старуха поражена нервным параличом и что у нее все более и более будет пропадать связь между мозгом и языком, что уже и теперь довольно часто повторялось; так, желая сказать: «Дайте мне ложку!» — она говорила: «Дайте мне лошадь!» Муза с самого первого дня приезда в Кузьмищево все посматривала на фортепьяно, стоявшее в огромной зале и про которое Муза по воспоминаниям еще детства знала, что оно было превосходное, но играть на нем она не решалась, недоумевая, можно ли так скоро после
смерти сестры заниматься музыкой.
— Ты, может быть, думаешь, что я
смерти твоей желаю, так разуверься, мой друг! Ты только живи, а мне,
старухе, и горюшка мало! Что мне! мне и тепленько, и сытенько у тебя, и даже ежели из сладенького чего-нибудь захочется — все у меня есть! Я только насчет того говорю, что у христиан обычай такой есть, чтобы в ожидании предбудущей жизни…
В письме Петрухиной матери было писано, во-первых, благословение, во-вторых, поклоны всех, известие о
смерти крестного и под конец известие о том, что Аксинья (жена Петра) «не захотела с нами жить и пошла в люди. Слышно, что живет хорошо и честно». Упоминалось о гостинце, рубле, и прибавлялось то, что уже прямо от себя, и слово в слово, пригорюнившаяся
старуха, со слезами на глазах, велела написать дьяку...
— Да, совсем в худых душах… [То есть при
смерти. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] Того гляди, душу Богу отдаст. Кашель его одолел.
Старухи пользуют чем-то, да только легче все нет.
— Мамынька, уж ты тово… — замечал иногда Гордей Евстратыч, когда ему надоедало ворчанье
старухи. — Прежде
смерти не умрем.
— Оно самое… оно… только я
старухи до
смерти боюсь…
— Ведь пятнадцать лет ее берег, Гордей Евстратыч… да… пуще глазу своего берег… Ну, да что об этом толковать!.. Вот что я тебе скажу… Человека я порешил… штегеря, давно это было… Вот он, штегерь-то, и стоит теперь над моей душой… да… думал отмолить, а тут
смерть пришла… ну, я тебя и вспомнил… Видел жилку? Но богачество… озолочу тебя, только по гроб своей жизни отмаливай мой грех… и
старуху свою заставь… в скиты посылай…
На ту пору нянюшка Федора стояла также на крыльце, заметила
старуху и доложила о ней боярыне; нищую подозвали, и когда боярыня, вынув из кармана целый алтын, подала ей и сказала: «Молись за здравие именинника!» — то старушка, взглянув пристально на боярыню и помолчав несколько времени, промолвила: «Ох ты, моя родимая! здоров-то он будет, да уцелеет ли его головушка?..» — «Как так?» — спросила боярыня, побледнев как
смерть.
Весной, когда сошел снег, в овраге около кладбища нашли два полусгнивших трупа —
старухи и мальчика, с признаками насильственной
смерти.
Смерти нечего бояться тебе, — ты не
старуха на печи!
И вдруг в это время, совершенно неожиданно, одна из ближайших его родственниц, чрезвычайно ветхая
старуха, проживавшая постоянно в Париже и от которой он никаким образом не мог ожидать наследства, — умерла, похоронив, ровно за месяц до своей
смерти, своего законного наследника.
Он заплакал и сел в угол. Заплакала и
старуха в своем углу. Бессильные хоть на мгновение слиться в чувстве любви и противопоставить его ужасу грядущей
смерти, плакали они холодными, не согревающими сердца слезами одиночества. Мать сказала...
Умерла бабушка. Я узнал о
смерти ее через семь недель после похорон, из письма, присланного двоюродным братом моим. В кратком письме — без запятых — было сказано, что бабушка, собирая милостыню на паперти церкви и упав, сломала себе ногу. На восьмой день «прикинулся антонов огонь». Позднее я узнал, что оба брата и сестра с детьми — здоровые, молодые люди — сидели на шее
старухи, питаясь милостыней, собранной ею. У них не хватило разума позвать доктора.
— Нет, Афанасий Иванович, я уже знаю, когда моя
смерть. Вы, однако ж, не горюйте за мною: я уже
старуха и довольно пожила, да и вы уже стары, мы скоро увидимся на том свете.
Перед самою почти
смертью подбилась к
старухе да уговорила ее, обойдя меня, отдать одной младшей, Машет, а мы и сидим теперь на бобах.
Анна Ник<олавна>. Что это значит? (Слуге) Проси в гостиную. (Слуга уходит.) (Тихо
старухе) Пойдемте со мною, матушка; я угадываю, зачем он приехал! мне уж говорили. Он сам не так богат; но дядя при
смерти, а у дяди 1500 душ.
В чувствительном роде лучшие места: восстание нижегородцев и
смерть боярина Шалонского; в комическом: две шутки Кирши, его колдовство и посвящение в колдуньи
старухи Григорьевны; в ужасном: буйная ярость шишей (русских гвериласов); в описательном: переправа черев Волгу в то время, когда лед только что тронулся.
Отвожу я от тебя чорта страшного, отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы Киевской, от злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньн, защищаю от кащея-ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи, в пути и дороженьке, во сне и наяву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от
смерти напрасный, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения.
Однажды, это было месяцев шесть спустя после
смерти Ивана Кузьмича, я познакомился с одним довольно богатым домом. Меня пригласили, между прочим, бывать по субботам вечером; в одну из них я поехал и когда вошел в гостиную, там сидело небольшое общество: старик серьезной наружности; муж хозяйки — огромного роста блондин; дама-старуха в очках; дама очень молоденькая и, наконец, сама хозяйка. Между всеми этими лицами шел довольно одушевленный разговор. Я сел и начал прислушиваться.
Перед
смертью он просил прощенья у своей
старухи и простил ее за бондаря; простился и с малым и с внучатами и умер, истинно радуясь тому, что избавляет своей
смертью сына и сноху от обузы лишнего хлеба и сам уже по-настоящему переходит из этой наскучившей ему жизни в ту иную жизнь, которая с каждым годом и часом становилась ему всё понятнее и заманчивее.
Вид села вечером и ночью всегда вызывал у Назарова неприятные мысли и уподобления: вскрывая стены изб, он видел в тесных вонючих логовищах больных
старух и стариков, ожидающих
смерти, баб на сносях, с высоко вздёрнутыми подолами спереди, квёлых, осыпанных язвами золотухи детей, видел пьянство, распутство, драки и всюду грязь, от которой тошнило.
Макару стало еще более жаль старика, и он порадовался от души, что ему не удалось уйти на «гору». Его
старуха была громадная, рослая
старуха, и ему нести ее было бы еще труднее. А если бы вдобавок она стала пинать его ногою, как быка, то, наверное, скоро заездила бы до второй
смерти.
И он пошел за
старухой, а
старуха перед
смертью побиралась, и ее некому было кормить, и у нее не было ни дома, ни коровы, ни хлеба.
Гордая суеверная
старуха кончит не иначе, как
смертью.
Ее мать умерла не старая. Она была прекрасна, как богиня древнего мира. Медленны и величавы были все ее движения. Ее лицо было, как бы обвеяно грустными мечтами о чем-то навеки утраченном или о чем-то желанном и недостижимом. Уже на нем давно, предвещательница
смерти, ложилась темная бледность. Казалось, что великая усталость клонила к успокоению это прекрасное тело. Белые волосы между черными все заметнее становились на ее голове, и странно было Елене думать, что ее мать скоро будет
старухой…
Пришло раз ему письмо из дома. Пишет ему
старуха мать: «Стара я уж стала, и хочется перед
смертью повидать любимого сынка. Приезжай со мной проститься, похорони, а там и с богом, поезжай опять на службу. А я тебе и невесту приискала: и умная, и хорошая, и именье есть. Полюбится тебе, может, и женишься и совсем останешься».
Опытные люди отговаривали ее от этого: они представляли ей давно известную опасность, — что тем, кто жизнь прожил в городе, в старых летах возвращаться в село небезопасно. Про такого человека сейчас прославят, что он богач или она «богатея», и тогда того и гляди, что кто-нибудь из родных «соскучится дожидаться» и «приспешит
смерти»; но
старуху предупреждали напрасно — она этого дельного предостережения не послушалась.
— Господа! — продолжал Устинов, — здесь, за дверью, как жизни или
смерти, ожидает вашего решения несчастная старуха-мать этого Шишкина. Ведь вся ее радость, единственная надежда, единственный кусок хлеба на старости лет… Пощадите же Христа ради!
В доме князей Приклонских запахло
смертью. Она, невидимая, но страшная, замелькала у изголовья двух кроватей, грозя ежеминутно старухе-княгине отнять у нее ее детей. Княгиня обезумела с отчаяния.
— Авдотью-то за упокой? — удивляется
старуха. — Году еще нет, как замуж вышла, а ты на нее уж
смерть накликаешь!.. Сам вот, сердешный, путаешь, а на меня злобишься. Ты с молитвой пиши, а коли будешь в сердце злобу иметь, то бесу радость. Это тебя бес хороводит да путает…
Нива
смерти зреет быстро. Вслед за Гриневичами умерла вскоре и
старуха Висленева. Проживя с год при сыне в одном из отдаленных городов и затем в Петербурге, она вернулась домой с окончившею курс красавицей дочерью, Ларисою, и не успела путем осмотреться на старом пепелище в своем флигельке, как тоже скончалась.
— Я видала нынче русских героев, тетя Родайка: настоящих героев. Они готовы защищать своих более слабых по численности славянских братьев не на жизнь, a на
смерть защищать! О, тетя, — захлебываясь от восторга, говорила она, это — орлы! Это титаны. Титаны-богатыри, говорю я тебе! Сколько в них спокойствия и уверенности в своем праве. Сколько мужества и великодушия, если бы ты знала, — и Милица наскоро передала
старухе вынесенные ею впечатления сегодняшнего утра.
Тася поймала себя на этой мысли — и вспыхнула. Кому она желала
смерти? Родной матери! Ужели она дошла до такого бездушия? Бездушие ли это? Доктор не скрывает, что ноги совсем отнимутся, а там рука, язык… ведь это ужасно!.. Не лучше ли сразу!.. Жизнь уходит везде — и в спальне матери и в комнате
старух. И отец доедает последние крохи… И братья… Оба «мертвецы»!..
Болит сердце, нет мочи терпеть, а во всем теле тоска, словно ты ведешь за руку не
старуху, а саму
смерть.
Ваня и Нина в ужасе.
Смерть в помойке, помимо своей жестокости, грозит еще отнять у кошки и деревянной лошади их детей, опустошить ящик, разрушить планы будущего, того прекрасного будущего, когда один кот будет утешать свою старуху-мать, другой — жить на даче, третий — ловить крыс в погребе… Дети начинают плакать и умолять пощадить котят. Отец соглашается, но с условием, чтобы дети не смели ходить в кухню и трогать котят.
Керосинка без стекла тускло горела на столе, дым коптящею, шевелящеюся струйкою поднимался к потолку. По стенам тянулись серые тени. За закоптелою печкою шевелилась густая темнота. И из темноты, казалось мне пристально смотрит в избу мрачный, беспощадный дух дома. Он намечает к
смерти ставшую ему ненужною
старуху; как огромный паук, невидимою паутиною крепко опутывает покорно опущенные плечи девушки…